Неточные совпадения
— Что муж-то?.. Он добрый; пьяный только… Пишет, вон, к Есперу Иванычу: «Дяденька, Клеопаша опять ко мне приехала; я ей все простил, потому что сам неправ против нее был», — проговорила Анна Гавриловна: она все еще продолжала
сердиться на Фатееву за дочь.
— Можно! Помнишь, ты меня, бывало, от
мужа моего прятала? Ну, теперь я тебя от нужды спрячу… Тебе все должны помочь, потому — твой сын за общественное дело пропадает. Хороший парень он у тебя, это все говорят, как одна душа, и все его жалеют. Я скажу — от арестов этих добра начальству не будет, — ты погляди, что
на фабрике делается? Нехорошо говорят, милая! Они там, начальники, думают — укусили человека за пятку, далеко не уйдет! Ан выходит так, что десяток ударили — сотни
рассердились!
— И я ему сказала через швейцара, чтобы ноги его не было у нас в доме, — подхватила Муза Николаевна, — потому что, согласитесь, Аграфена Васильевна,
на все же есть мера: он довел
мужа до Сибири, а когда того ссылали, не пришел даже проститься к нам, и хоть Аркадий всегда
сердится за это
на меня, но я прямо скажу, что в этом ужасном нашем деле он менее виноват, чем Янгуржеев.
Да-с; а я ведь прежде тоже сам нигилист был и даже
на вашего
мужа сердился, что он себе службу достал.
Анна Петровна. Скажите, какой тон… К вам этот тон совсем не идет. Если хотите, чтобы вас любили женщины, то никогда при них не
сердитесь и не солидничайте… (
Мужу.) Николай, давайте
на сене кувыркаться!..
— Скажите, — начала она, сильно конфузясь и краснея, — мне
муж про вас говорил… только вы, пожалуйста, не
рассердитесь!.. Я, конечно, глупо делаю, что спрашиваю вас, но мне ужасно любопытно: правда ли?.. Но нет, прежде вы лучше скажите мне, что не
рассердитесь на меня.
—
Муж ваш мне говорил, что вы
сердитесь на Тюменева за его дурное поведение.
Юлия вечно была занята: она то капризничала и
сердилась на Павла, то хлопотала о своем туалете, то принимала гостей или собиралась
на бал; и только иногда — что, может быть, случалось не более двух или трех раз — она делалась как бы внимательнее к
мужу и заговаривала с ним ласково.
Говорит: «Дедушка Архип, замолви за меня
мужу словечко! Я, говорит, его люблю, только его нраву боюсь. Может, он что думает
на меня, так напрасно. Я его ни
на кого не променяю. Я, говорит, ему всякое угождение сделаю, только бы он простил меня да не
сердился».
Архип. Постойте! Постойте! Дайте срок — не сбейте с ног! Ты говоришь, что
муж на тебя
сердится? Значит, ты виновата?
Краснова.
Муж теперь
на меня
сердится и не глядит совсем; он думает, что я его не люблю, так это он ошибается.
— Не без того, сударь, — отвечала она, взглянув
на мужа и как бы желая угадать, нравятся ли ему ее слова. — Сами мы не слыхали, — продолжала Алена Игнатьевна вполголоса, — а болтали тоже после, что Ольга Николавна прямо бабеньке сказали, что ни за кого, кроме Федора Гаврилыча, не пойдут замуж, и что будто бы, не знаю, правда или нет, старушка, так оченно
рассердившись, ударила их по щеке.
— Да вот забыла, о чем с
мужем после свадьбы говорила, оттого и ниток не распутаю.
На свою память
сержусь, — и с этим майорша, отбросив клубок, схватила жестянку из-под сардинок, в которой у нее лежали ее самодельные папироски и спички, и закурила.
Форова нетерпеливо
сердилась на эти отзывы, но потом перестала обращать
на них внимание и зато еще более усердно занималась шпионством за племянницей и заботой, дабы вместо форменного союза ее с
мужем между ними возник крепкий союз сердечный.
Она давно перестала
сердиться на дочь за ее язык и обхождение. Ссориться ей не хотелось. Пожалуй, сбежит… Лучше
на покое дожить, без скандала. Марфа Николаевна только в этом делала поблажку. В доме хозяйкой была она. Деньги лежали у нее. Всю недвижимость
муж ей оставил в пожизненное владение, а деньги прямо отдал. Люба это прекрасно знала.
Екатерина Ивановна. Почему с Алешей? — у вас опять какие-то гадкие мысли. Ну, разочек, ну, дружески… не хотите? Ну, скорее, а то сейчас
муж придет (делая страшные глаза) — му-у-ж! (Коромыслов молчит.) Ага, —
мужа испугались! А вдруг я скажу Горе, и он вызовет вас
на дуэль, что вы тогда — ага, страшно? Я шучу, — он стрелять не умеет. Ну, нате, руку целуйте, если губки не хотите… Что, и руку не хотите? — Господи, как
рассердился! Завтра я к вам приеду.
— Поистине, моя милая, — начал он развязным тоном, усаживаясь
на одно из кресел и даже закидывая ногу
на ногу, — если вы ищете предлога к ссоре, то это бесполезно, так как согласитесь сами, что я имею больше вас прав
сердиться, однако этого не делаю… Следует ценить такую рыцарскую вежливость
мужа…
— Измена… — усмехнулся граф, — вот настоящее слово… Теперь я понимаю… Но я не
сержусь на тебя… Ты имеешь право говорить мне все… Я отвечу тебе, впрочем, только одно
на твои нравоучения «времен очаковских и покорения Крыма»… Ты находишь, что я злоупотребляю правом
мужа?
Разговор за обедом, благодаря Денисову, скоро сделался общим и оживленным, и графиня Марья не говорила с
мужем. Когда вышли из-за стола и пришли благодарить старую графиню, графиня Марья поцеловала, подставляя свою руку,
мужа и спросила, за чтò он
на нее
сердится.